У всех на слуху имена Оппенгеймера (про него еще и фильм недавно показали), Циолковского, Королева, Вернадского… Мы, в связи с обострившейся политической обстановкой, даже и Берию стали поминать – все ж таки без его руководства проектом по созданию атомной бомбы, у советских людей были все шансы не дожить до сего дня.
Но помимо этих, без преувеличения, гениальных ученых, мы мало знаем о тех, кто развивал науку, тех, на чьих трудах базируется современные достижения российской науки. И один из таких малоизвестных ученых – Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский.
Нужно сказать, что Ресовский фигура очень противоречивая. Одно точно – жизнь и научная деятельность Тимофеева-Ресовского сыграли свою негативную роль в том, что генетика, в СССР, долгое время оставалась под запретом.
Но по порядку…
Тимофеев-Ресовский родился в самом начале ХХ века в семье обедневшего помещика. Отец Ресовского был инженером, занимался строительством железных дорог. А вот в числе прочих предков, в роду Тимофеева-Ресовского числится донской казак Стенька Разин, писатель Н. Гоголь и… географ и анархист Петр Кропоткин.
Молодой Николай Ресовский решил посвятить себя науке и начал изучать биологию. В период гражданской войны, воевал «за зеленых». К чести Ресовского нужно сказать, что «отряды», к которым он примкнул, воевали с немцами. Но длилось это не долго, до момента, когда после одного из сражений «однополчане» оставили его раненым на поле боя. Полечившись, Николай Ресовский встал в ряды Красной армии, сражался против войска генерала Деникина, пока не заразился брюшным тифом. Дальше были скитания, голод… Самая выгодная работа в тот период, по словам самого Ресовского, это первый бас в красноармейском хоре Московского военного округа.
В 1922 году Тимофеев-Ресовский вернулся в Москву, где, несмотря на его недостаточную научную квалификацию, взял под «свое крыло» пионер современной генетики Николай Константинович Кольцов, так Ресовский стал сотрудником Института экспериментальной биологии.
Двадцатые-тридцатые годы двадцатого века в России – период строительства принципиально нового государства – были чудовищно тяжелыми. Молодая Советская республика пыталась восстановиться от последствий Первой мировой войны, двух революций и гражданской войны. К последствиям от военных действий, что велись на территории СССР, добавился воистину чудовищный голод. И при этом, страна оказалась еще и в торговом эмбарго. В общем, в молодом, строящемся государстве был тотальный дефицит всего и ужасающе высокая смертность.
Естественно, что эти проблемы не обошли стороной и научные учреждения. Решать научные задачи шатаясь от голода, в холодных, неотапливаемых помещениях – очень сложно. А когда к голоду и холоду добавляется отсутствие оборудования и материалов, то и практически невозможно. Но ученые работали и делали открытия. И помогли им в этом находчивость Ресовского и самые простые люди.
Тимофеев-Ресовский, надев военную форму, запряг в упряжку лошадь и поехал по знакомым, потом по знакомым знакомых, далее по знакомым знакомых знакомых – так он собирал добровольные пожертвования на научные нужды. К началу следующего года институт был оснащен лучше, чем все остальные научные подразделения Московского университета. В этот же период Тимофеев-Ресовский женился на давней соратнице Кольцова Елене Александровой Фидлер, которая и «заразила» мужа биогеохимическими идеями Владимира Ивановича Вернадского.
Исходным научным направлением Вернадского была минералогия. Вернадский считается одним из создателей геохимии, биогеохимии и радиогеологии. А также именно Вернадский со своим знакомым, который еще в молодости вступил в орден иезуитов, Пьером Тейяром де Шарденом являются основателями идеи ноосферы – сферы человеческой мысли, следующей за геосферой – неживой материей и биосферой – живой материей. Ноосфера – это следующий этап развития планеты.
Развивая идеи об эволюции биосферы, появлении на Земле человечества, русский ученый делает шаг к новому обобщению — к идее перехода биосферы в ноосферу. При этом Вернадский опирается на данные многих естественных наук, как минералогия, геология, космохимия, биогеохимия и др. Им подчеркнута неизбежность этого процесса как особого естественно-природного явления, которое коренным образом меняет строение биосферы нашей планеты. Вернадский отмечает: «Научная мысль человечества работает только в биосфере и в ходе своего появления в конце концов превращает ее в ноосферу, геологически охватывает ее разумом. Научная мысль есть часть структуры — организованности — биосферы и ее в ней проявления, ее создание в эволюционном процессе жизни является величайшей важности событием в истории биосферы, в истории планеты».
Лекции Вернадского и беседы с Тейяром де Шарденом, знатоком древней истории, вдохновили их знакомого Ле Руа на создание двух крупных работ, изданных в 1928 и 1929 годах. Ле Руа описал эволюцию человека, этапы формирования человечества и создание на Земле ноосферы. Впервые новый термин — ноосфера — вошел в науку. Вернадский постоянно использовал его в своих трудах.
Пьер Тейяр де Шарден (1881—1955) прославился как один из первооткрывателей древнейшего предка человека — синантропа. Его главную работу «Феномен человека» опубликовали лишь в 1961 году, уже после смерти автора. Тогда же началось на Западе широкое увлечение его учением. Тейяра де Шардена вскоре стали называть крупнейшим французским мыслителем двадцатого века.
Источник: Ноосфера. Вернадский. Пьер Тейяр де Шарден (bibliotekar. ru)
В группу Вернадского Елена Александровна попала случайно. Она вернулась из научной экспедиции в разгар гражданской войны, ученые оказались в эпицентре внезапного сражения и вместо возвращения в Москву Фидлер оказалась в Киеве, где в то время работал Вернадский.
Позднее, Тимофеев-Ресовский и Фидлер работали в Москве и именно там они проводили свои первые исследования в области генетики. Предметом их изучения стала муха дрозофила.
Она незаменима, — рассказывал Тимофеев-Ресовский своим ученикам. Она быстро размножается… У неё четко прослеживаются явные наследственные черты… Над ней работают все серьезные лаборатории мира. Несведущие люди любят говорить, что никакой экономической выгоды от дрозофилы нет. Но к слонам применимы те же законы наследования, что и к дрозофилам. Просто поколение этих мух созревает всего за две недели.
Но именно малость предмета изучения создала проблему, когда дополнительные средства на исследовательскую работу пришлось выпрашивать у властей. Уполномоченный по здравоохранению Николай Семашко должен был посетить с официальным визитом научные станции Института экспериментальной биологии. Тимофеев-Ресовский знал, что Семашко скорее пойдет в лабораторию, где проводятся эксперименты с домашней птицей, чем будет разбираться с какими-то дрозофилами. И именно поэтому Ресовский решил «похитить» Семашко, что в итоге оказалось правильным и успешным действием – отловив наркома здравоохранения у служебной машины, генетики смогли донести до него важность проводимых ими исследований и институту было выделено другое, более приспособленное для исследований помещение.
В марте 1925 года Тимофеев-Ресовский, его жена Елена и их двухлетний сын Дмитрий с разрешения советских властей отправились в Берлин, где их ждал невропатолог Оскар Фогт, основавший Институт исследования мозга.
Фогт вместе со своей супругой француженкой Сесиль стали пионерами исследований человеческого мозга. Супруги впервые приехали в Москву в январе 1923 года для участия в Первом Всероссийском съезде психоневрологов. Оскар прочитал лекцию, в ходе которой описал способ микроскопического исследования долей мозговой ткани:
«Это похоже на полет над ландшафтом, где вы видите множество городов; только талантливый исследователь архитектуры способен быстро подметить характерные места, как бы какие-то особенные постройки, отличающие один город от другого».
Будучи в Москве супруги Фогт были приглашены к Ленину, который умирал в результате совершенного на него покушения. Помочь вождю революции супруги не смогли. Ленин умер в 1924 году, а в феврале 1925 года чета Фогтов вновь оказалась в Москве, где для них была создана лаборатория, в которой в течение двух последующих лет велась работа над анализом структуры головного мозга В. И. Ленина.
Одновременно с этой работой Фогт вел и работу по развитию своего института в Берлине и в этом, неоценимую помощь ему оказывал молодой советский ученый Тимофеев-Ресовский.
Когда Тимофеев-Ресовский прибыл в Берлин с женой и сыном, ему было всего двадцать пять лет, и он еще формально не закончил учебу. Вначале они вместе с женой работали ассистентами в институте Фогта. Генетические исследования плодовых мух прогрессировали, Институт Фогта рос… Но тут нужно помнить, что в Германии, как раз в это время и набирала силу НСДАП, во главе которой уже стоял Гитлер.
Фогт был против нацистской идеологии и не скрывал своего отвращения к ней. В 1936 году ему пришлось оставить институт. Он перешел на небольшую должность в «Шварцвальдской клинике». Поспособствовал этому Густав Крупп, один из финансистов гитлеровской партии. А вот Тимофеев-Ресовский остался в институте, хоть и имел приглашение от фонда Рокфеллера и мог перебраться в США, а также он мог вернуться на родину, в СССР.
Но нет, Ресовский не только остался в нацистской Германии, но и принял предложение нового руководства и занял должность руководителя этого, вполне автономного научного учреждения. В мае 1938 года Ресовский стал действительным членом Научного общества «Кайзер Вильгельм». При этом он отказался от предложения стать гражданином Германии. «Я русский по происхождению – сказал он – и не вижу возможности изменить этот факт».
Во время пребывания в нацистской Германии Тимофеев-Ресовский получил фундаментальные знания в области генетики и радиобиологии. Его исследования радиационно-индуцированных мутаций привели его к контакту с Максом Делбриком и Карлом Г. Циммером, который позднее, 1969 году, получит Нобелевскую премию по медицине. В своей совместной работе «О природе мутации гена и ее структуре» трое ученых по существу доказали, что гены – это молекулы. Исследуя генетическую структуру плодовой мухи, они обнаружили, что хромосома дрозофилы содержит от 10 000 до 100 000 генов. Это исследование показало важность молекулярной биологии для врачей.
Тимофеев-Ресовский действительно остался в нацистской Германии, и он действительно вел обширные исследования в области молекулярной биологии.
Существует книга «Советский биолог в нацистской Германии» её авторы на основании документов доказали, что советский ученый не может нести ответственность за преступления, совершённые во имя науки во времена нацистского режима и в рамках работы Берлинского института. Авторы книги привели причины, по которым Тимофеев-Ресовский не мог уехать из Берлина, где пока он исследовал под микроскопом генетические мутации плодовых мух, нацистские врачи изучали мозги тысяч человек замученных в концентрационных лагерях.
Во-первых, Тимофеев-Ресовский чувствовал ответственность за свой научный коллектив, в который входили пять ученых и шесть технических ассистентов. Во-вторых, и в-третьих, в США у него было бы значительно меньше технических возможностей для проведения исследований, а научный престиж, по его мнению, в Германии был выше, чем по другую сторону Атлантики. В-четвертых, его дети уже привыкли к новой обстановке, переехав из России.
Как известно, все это закончилось полномасштабной мировой войной и Институт Фогта стал своего рода убежищем для многих ученых, которых Тимофеев-Ресовский спас от неминуемой гибели, дав им возможность заниматься наукой в трудные времена. По свидетельству одного из сотрудников института, нацисты не особо вмешивались в дела Тимофеева-Ресовского. Взамен он время от времени читал лекции врачам СС, где знакомил их со своими открытиями в области тестирования генных мутаций, а некоторые из его работ, безусловно, можно было применить в военных целях. Кроме того, по мере развития войны и роста дефицита Тимофеев-Ресовский регулярно приглашал офицеров, отвечающих за безопасность места, где он работал, на обеды, когда в меню было мясо.
Эта, мягко говоря, взаимокомпромиссная идиллия между нацистами и русским учёным продолжалась до середины 1943 года, когда гестапо, разорвав нелегальную цепочку движения Сопротивления, арестовало старшего сына Ресовского Дмитрия. Тимофеев-Ресовский делал все, чтобы освободить сына. Он подключил к этому делу даже Вернера Гейзенберга, который уже возглавлял проект немецкой атомной бомбы.
Однако для Дмитрия Николаевича Тимофеева-Ресовского спасения не было. Его отправили в концлагерь Маутхаузен, где он погиб во время восстания, вспыхнувшего незадолго до прихода американской армии. Елена Тимофеева-Ресовская до самой смерти верила, что ее сын каким-то чудом пережил войну, а муж, несмотря на эту утрату, продолжал заниматься своей научной работой до тех пор, пока 21 апреля 1945 года перед входом в институт в пригороде Берлина не появился авангард Красной Армии.
По показаниям коллеги и соратника Тимофеева, тоже россиянина, И. Б. Паншина, сдался Институт бескровно:
«Мы все были в доме Тимофеевых-Ресовских. Была спорадическая стрельба. В окно я увидел наших солдат. Я пошел к ним с белым флагом. Одним из первых дел, которые мы тогда сделали, было послать телеграмму Сталину, в которой мы сообщили ему, что находимся в распоряжении Советского Союза и что Институт с его кадрами и оборудованием принесет России большую пользу».
Однако Тимофеев-Ресовский был немедленно арестован, но вскоре освобожден. Понимая важность проводимых исследований в области радиобиологии, НКВД приняло руководство институтом на себя и намеревалось как можно скорее переправить материалы, оборудование, персонал в Москву. Так, собственно, все и случилось.
Однако, коллеги, не обрадовались приезду «светил», и никто их там не ждал. Руки, вернувшимся из Германии исследователям, никто из советских ученых не подал.
Через месяц, после того, как американцы сбросили атомную бомбу на японские города, Тимофеев-Ресовский был арестован и доставлен на Лубянку.
/Есть книга «Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский: очерки, воспоминания, материалы» Текст, что я написала не отражает и сотой часто того, что есть в этих воспоминаниях. Но, на мой взгляд, главное, что хранят эти воспоминания – эпоха, время. Я бы и сказала, что там дух эпохи, пусть бы и пафос, но там не дух, а суть. Найдите время, почитайте/.
****
На фото Н.В. Тимофеев-Ресовский и Солженицын, Обнинск, 1968 г.
Зато мы встречаемся с Ресовским на страницах солженицинского «АрхипелагаУЛАГа», в главе «С острова на остров». Солженицын пишет, как он встретил Тимофеева-Ресовского в июле 1946 года, в лагере, куда в то время привезли многих учёных. «Сразу же по прибытии в лагерь, после первой ночи, проведенной в камере, где вместо запланированных двадцати пяти человек разместилось около восьмидесяти, какой-то мужчина, еще в хороших годах, крепкого телосложения (чуть-чуть худой), с горбатым носом, да я не утрирую, как ястреб – представился он новичку профессором Тимофеевым-Ресовским, президентом Научно-технического общества Ячейки 75 – «Наше общество собирается под левым окном каждый день после утренней молитвы».
После того, как мы получили следующее, Научно-техническое общество из десяти членов собралось под левым окном. Я представил свое заявление, и меня приняли в него. Что-то я забыл, что-то плохо понял, только мою лекцию пришлось дополнить Николаю Владимировичу, хотя он уже целый год сидел в тюрьме и ничего не мог знать даже об атомной бомбе. Я использовал пустую пачку из-под сигарет вместо доски и спрятанное растение крестоцветных в качестве мела. Никола Владимирович брал их у меня и рисовал, поправляя меня так уверенно, как если бы он был одним из физиков из Лос-Аламосской группы».
Тимофеев-Ресовский, пишет Солженицын, «блистал знаниями всех возможных наук. Он обладал такой широтой знаний, которую не хотят иметь учёные после его поколения (а может, способность охватить изменилась?). Теперь он был настолько замучен голодом со времени следствия, что любая деятельность такого рода была для него трудна».
Якобы, в августе 1946 года Тимофеева-Ресовского перевели в лагерь в Караганде, где он также организовал научное общество.
Страдая дистрофией, он был на исходе сил, когда по вмешательству нобелевского лауреата Фредерика Жолио-Кюри Лаврентий Берия отдал приказ о его немедленном возвращении в Москву.
В центральную тюремную больницу столицы он прибыл в вагоне для перевозки скота, набитом истощенными заключенными. Его зрение было необратимо ослаблено до такой степени, что он больше не мог пользоваться микроскопом. Выздоровление шло медленно, и Тимофеев-Ресовский смог поехать на Урал, на объект 0211, только весной 1947 года. Это был тюремный поселок, построенный на берегу озера, который еще называли Лабораторией Б. Здесь радиологи, химики и ботаники со всего СССР изучали радиационную биологию, дозиметрию и радиохимию с целью дальнейшего развития советской военной ядерной программы.
Тимофееву-Ресовскому, по его собственным словам, едва хватило сил подняться всего на несколько ступенек, но он сумел прийти в себя и продолжить работу. Власти сначала разрешили ему написать жене Елене, которая все еще находилась в Берлине с младшим сыном Андреем, чтобы в 1948 году они тоже прибыли на объект 0211.
Она останется там до середины 1950-х годов, когда закончится драматическая сталинская смута среди советских учёных, которые в борьбе за то, чтобы остаться свободными и на руководящих постах в университетах и научных институтах, полностью изгнали генетику из всех исследований того времени.
***
О Тимофееве-Ресовском писал не только Солженицын. У Даниила Гранина есть роман «Зубр» (Бизон), который также посвящен этому ученому.
После освобождения от обязанностей на Объекте 0211 ему не разрешили вернуться в Москву, поэтому он продолжил научную работу в Свердловске, где основал лабораторию биофизики Уральского отделения Академии наук. В летние месяцы он руководил летней школой на экспериментальной станции возле озера в Миассе, где проводились исследования в областях «от астрономии до гастрономии». Никакой рабочей рутины, атмосфера была крайне неформальной. Тимофеев-Ресовский говорил всем, кто приедет провести лето на опытной станции у озера, что не следует быть агрессивно-серьёзными при проведении исследовательской работы.
И, возможно, смеха молодых, одарённых, жаждущих знаний людей было бы вполне достаточно для отправной точки, если бы Тимофеев-Ресовский, несмотря на противодействие многих партийных ревнителей, не провёл весной 1956 г. лекцию на биологическом факультете Московского университета.
Молодой радиобиолог Геннадий Поликарпов вспоминает, как по приказу декана факультета дверь у главного входа в корпус была заперта, но Тимофеев-Ресовский все равно объявился, и один из профессоров провел его через все лаборатории, а потом они появились перед переполненным залом.
«Он был очень худой, а волосы у него были похожи на гриву», — вспоминал эту лекцию коллега Поликарпова Корогодин. «Он оглядел публику. Затем он снял куртку и повесил ее на спинку стула. В следующее мгновение он начал говорить… и эта речь была настолько яркой, что мы все поняли, что никогда раньше не слышали ничего подобного…»
***
Елена Тимофеева-Ресовская умерла в 1973 году в Свердловске, нынешнем Екатеринбурге, ее муж ушел из этого мира в 1981 году в Обнинске.
Одиннадцать лет спустя государственный прокурор пришел к выводу, что обвинение в государственной измене от 1946 года не имеет законных оснований, и Николай Тимофеев-Ресовский был реабилитирован.
Биографический роман «Зубр» российский писатель Данил Гранин опубликовал в 1987 году после многих лет исследований и бесед с учёным.
Подписывайтесь на ТГ Solo Васия
Мной открыт проект «Нацизм германский, нацизм украинский» на платформе «sponsr».
Раздел «Нацизм украинский» пополнился материалом о запорожском казачестве (аудио)
Свежие комментарии