В нашей стране немало праздников, самый великий – один. Это День Победы 9 мая. С каждым годом все дальше от нас «весна 45-го». Однако, сколько бы лет ни прошло, мы обязаны навсегда сохранить память о каждом из тех, кто подарил нам этот светлый праздник жизни.
Среди них - участник Великой Отечественной войны, летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза Георгий Тимофеевич Береговой. Его нет уже среди нас, но он навечно остается в наших сердцах.Личность Берегового - это целая планета. Для меня он всегда был и остается непререкаемым авторитетом для подражания. А еще очень горжусь тем, что Береговой - мой земляк. Мы оба выросли в простых рабочих семьях в небольшом донбасском городке металлургов и шахтеров Енакиево. Пусть с разницей в 30 лет, но с Береговым я учился в средней школе №5. Мальчишками, наблюдая с замиранием сердца полеты планеров, мечтали подняться в небо. В 1935 году Георгий увлекся авиамоделированием. После завершения учебы в местном аэроклубе он - курсант Ворошиловградской школы военных лётчиков. В свои 14 лет я также решил заняться авиамоделизмом, но вскоре забросил это увлечение и перешел в фотокружок Дома пионеров и школьников. С этого начался мой путь в журналистику. В зрелом возрасте я все-таки покорил небо, освоив полеты на тепловых аэростатах.
Своего знаменитого земляка, побывавшего на околоземной орбите, впервые увидел воочию 4 ноября 1970 года во время торжественного открытия в Енакиево бюста космонавта Берегового. Тогда же сделал несколько снимков, которые были опубликованы в городской газете и которые позже в немалой степени поспособствовали поступлению юного корреспондента на журфак университета. Самое удивительное заключается в том, что спустя без малого 30 лет, встречаясь в Звездном городке с женой космонавта Лидией Матвеевной, обнаружил в семейном альбоме Береговых несколько своих снимков того памятного дня.
Как ни крути, мой приход в космическую журналистику оказался не случайным. Георгию Тимофеевичу особо благодарен за те редкие встречи, которые случались в Звездном городке или на земле Донбасса. Широкоплечий, с приветливым и в то же время проницательным взглядом – он всегда был доступен к общению. Но за всей его открытостью скрывалась богатая, насыщенная поистине героическими событиями жизнь. По сей день не перестаю восхищаться фактами биографии этого Человека с большой буквы.
Судите сами. С 1948 года по 1964 год Береговой - летчик-испытатель. Он первым в СССР освоил полёты в гермошлеме. Первым на практике доказал, что попадание реактивного самолёта в «штопор» — не верная смерть, а рабочий момент. Как рассказывала мне Лидия Матвеевна, друзья не случайно в шутку прозвали ее мужа «Жора-штопор». За карьеру лётчика-испытателя через его руки прошли 60 различных типов самолётов.
В отряд космонавтов Берегового зачислили не без проволочек. Во-первых, ему было уже 43 года. Это потом все гордились тем, что, совершив космический полёт в 47-летнем возрасте, он в течение нескольких лет оставался старейшим человеком в мире, побывавшим на орбите. Во-вторых, Береговой был высоковат для космонавта. Поэтому на корабле «Союз-3», на котором он стартовал 26 октября 1968 года, пришлось кое-что подгонять под его рост.
Георгий Тимофеевич Береговой - единственный дважды Герой Советского Союза, который первую Золотую Звезду получил за героизм, проявленный в годы Великой Отечественной войны, а вторую медаль Героя за полет в космос.
Он и на земле испытал немало «перегрузок». 22 января 1969 года во время торжественной встречи космонавтов в Кремле произошло покушение на тогдашнего руководителя СССР Леонида Ильича Брежнева. Террорист обстрелял из двух пистолетов автомашину парадного кортежа, в которой ехал Береговой, приняв ее за автомобиль Брежнева. Так к фронтовым ранениям Берегового прибавилась легкая «мирная» рана.
В 1972 году на целых 15 лет на плечи Георгия Тимофеевича легла ответственность за весь Центр подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина. За это время в Звездном городке прошли подготовку 239 космонавтов, при нем было осуществлено 38 космических стартов, начата программа международного сотрудничества «Интеркосмос». В 1987 году Береговой ушел в отставку в звании генерал-лейтенант авиации.
В чем же секрет невероятной стойкости, мужества и несгибаемости этого человека? На этот вопрос однажды, как мне кажется, обстоятельно ответил в своих воспоминаниях сам Георгий Тимофеевич Береговой.
В раскаленном небе войны
На фронте пилот штурмовика Ил-2 Георгий Береговой попал в самое пекло летом 1942 года. Его самолёт не зря получил прозвище «летающий танк» Надёжная и грозная машина поддерживала атаки советских войск, уничтожая гитлеровскую живую силу и технику. Береговой был трижды сбит, три раза горел в самолете, но всегда возвращался в строй. В его летной книжке значится 185 боевых вылетов. Вот лишь один эпизод из его фронтовой жизни. Слово Георгию Тимофеевичу Береговому.
«Я не хочу сказать, что летчику вовсе незнакомо чувство страха, ведь нервы у нас хотя и покрепче, чем у представителей иных профессий, но поджилки подчас тоже вздрагивают. А вот поддаваться панике не имеем никакого права. Этого не позволяет сама профессия. Она требует трезвого отношения к любому душевному движению, в том числе и к страху. Его надобно рассматривать как индикатор на приборной доске, сигнализирующей о приближении к опасному перекрестку, на котором тебе предстоит крутой поворот: свернешь в сторону – там гибель и нравственная, и чаще всего - физическая; повернешь в другую – наверняка сохранишь свое достоинство, а, возможно, и жизнь – товарищей и свою собственную.
Еще на Курской дуге, когда нас с Ананьевым, воздушным стрелком, подожгли «фоккеры», которых из-за камуфляжной раскраски я принял было за «Лавочкиных», страх на несколько долгих минут стал нашим попутчиком. Он влез в кабину в ту самую секунду, когда я сообразил, что самолет может взорваться в воздухе прежде чем я дотяну до своих.
До линии фронта оставалось лететь еще минуты две-три, а огонь уже разошелся вовсю, вот-вот перекинется на баки с горючим. Прыгать нельзя - внизу противник. Оставаться в пылающей машине – значит, через считанные мгновения взорваться вместе с нею. Но мы с Ананьевым решили остаться.
Из практики тех, кто уже горел, я знал, что нужно закрыть форточки фонаря. Тогда огню нет доступа в кабину пилота: пламя будет бушевать снаружи, за ее стенами…
Форточки я закрыл. В кабине полно дыму, дышать нечем, но лететь пока можно. Слышу, сзади стонет Ананьев:
- Ноги… Ноги жжет… Товарищ лейтенант, сапоги горят!
- Терпи, Петька! – кричу в ответ. – Терпи!
А сам думаю: сапоги – это еще ничего. Сапоги сгорят – черт с ними, главное, чтобы парашют цел остался!
Напряжение растет: ощущение такое, что хуже некуда. Глаза слезятся – дым разъедает; проморгался кое-как, смотрю: левое крыло начинает Журавлиный лес закрывать. Как только лес снова выйдет из-под крыла, мы будем уже по нашу сторону линии фронта. Значит, еще немного осталось, еще чуть-чуть.
- Держись, Петька! Держись!
- Невмоготу больше, товарищ лейтенант! – хрипит Ананьев. – Парашютный ранец начинает тлеть…
- Готовься к прыжку!
Счет теперь шел на секунды. А Журавлиный лес уже был позади.
- Прыгай!
Ананьев прыгнул. Теперь наступила моя очередь.
Я отстегнул ремни и отдернул фонарь. В лицо пахнуло жаром, и пламя сразу же загудело за спиной. «Неужели взорвусь? - мелькнуло напоследок в голове, и тут же новая мысль: Подожди прыгать! Защелки…»
Если не поставить фонарь на защелки, потоком воздуха может его сдвинуть вперед: защемит ногу или край одежды – и крышка!
И только когда раскрылся купол парашюта, а вслед за его хлопком где-то справа и выше оглушительно грохнуло (самолет все-таки взорвался в воздухе), напряжение наконец отпустило меня. Понял, что все время ждал этого взрыва. Это ожидание и было моим страхом. Поддайся ему – и мы с Ананьевым оказались бы на враждебной территории. Тогда я и понял, как это важно – не позволить чувству страха овладеть собой.
Но нельзя и пренебрегать им. Да, страх, если вдуматься, по-своему даже полезен: он, как и боль, сигнализирует об опасности. Но этим и исчерпывается его ценность. Предоставленный самому себе, лишенный противодействия воли, страх, как раковая опухоль, начинает расти вглубь и вширь, порабощая психику. Сначала полезный как сигнал об опасности, незаметно, исподволь страх превращается в свою противоположность, сам становясь опасностью. Крайняя его степень – трусость, которая, как я уже говорил, сковывает силы, делает человека беспомощным».
Свежие комментарии